Автор: Елизавета Целыхова
В представленной статье предпринята попытка раскрыть суть понятия «русский охотничий язык», выявить проблематику его состояния, кратко описать этапы его формирования и раскрыть основные особенности анализа и описания его специальных слов.
В последнее время в русском языке утрачивается часть лексического запаса и активно заимствуются иностранные слова. В сфере специальной лексики та же тенденция. Вот и один из богатейших, выразительнейших и популярнейших профессиональных языков — русский охотничий язык — сегодня фактически находится под угрозой исчезновения. А ведь он обладает богатейшей историей и обширной культурной традицией.
На данный момент имеется целый ряд остро стоящих проблем:
Фактическое отсутствие комплексного описания русского охотничьего языка: существующие издания «Словарь охотника» Реймерса Н.Ф., «Словарь охотника» В.Г. Холостова, «Словарь охотника — природолюба» Касаткина И.А., «Словарь охотника А.В. Кузнецова и С.Т. Кирюхина, «Толковый словарь охотничьих терминов» В.А. Паутова, а также небольшие словари, создаваемые охотниками-энтузиастами, в лучшем случае являются толковыми словарями, не представляющими полного профессионального лексикографического описания охотничьего языка. Единственная диссертационная работа, посвященная русскому охотничьему языку, носит название «Russische Jagdterminologie» («Русская охотничья терминология»), выполнена на немецком языке в Германии в 1978 г. (Lorenz, 1978) и содержит ряд существенных недочетов, вызванных спецификой ее написания. С большим трудом удалось обнаружить несколько общих статей и диссертации, посвященные охотничьей лексике западнополесских говоров, языков малых народностей (Г.Л. Аркушин, Д.В. Герасимова, В.А. Боргояков, В.И. Рассадин, Р.И. Сефербеков, Г.И. Попова), а также работу по охотничьей лексике романа Л.Н. Толстого «Война и мир» (Л.А. Марченкова).
Отсутствие стандартизованной системы специальной лексики даже на высшем ее уровне — уровне терминов и, как следствие, размытость языковой нормы (знакомая многим охотпользователям проблема определения понятия «охота», «незаконная охота», «охотничьи ресурсы» и т. д.
Ошибки в написании специальных слов. К примеру, при исследовании литературы, посвященной охоте на зайцев, В.П. Сипейкиным был выявлен целый ряд подобных ошибок: «переека» (вместо «перека»), «пиратая» (вместо «поратая») гончая, «гопные» (вместо «гонные») следы зайца.
Ошибки в фактическом употреблении слов охотничьего языка как в речи рядовых охотников, так и в специальной охотничьей литературе.
Затрудненность ознакомления рядовых пользователей с основами русского охотничьего языка из-за несовершенства специальных словарей и полного отсутствия учебных пособий.
В терминологической литературе под русским охотничьим языком чаще всего понимают «обычную профессиональную терминологию» (Ожегов, 2001) (Фельде (Борхвальдт), 2001: 27) (Lorenz, 1978). Однако однозначно принята данная точка зрения быть не может хотя бы потому, что терминология есть совокупность терминов. А в лексике русского охотничьего языка встречаются как чистые термины («промысловая охота», «добычливость», «поратость»), так и другие специальные лексические единицы: предтермины («охотничьи ресурсы», «охотничьи звери и птицы»), номены («ТОЗ», «МЦ», «ЗМУ»), профессионализмы («гончатник», «легашатник», «гонец» (в значении «хорошая гончая»)). Кроме того, носителями русского охотничьего языка совершенно не обязательно являются профессиональные охотники или работники охотничьих хозяйств. Зачастую современный охотник «в миру» имеет совершенно иную профессиональную принадлежность. Таким образом, невозможно утверждать, что специальная охотничья лексика является обычной профессиональной терминологией, и логичнее говорить не об охотничьих терминах, а о некой совокупности лексем, называемой специальной охотничьей лексикой и существующей в рамках специального охотничьего языка.
Зачатки любого охотничьего языка возникали вместе с появлением самой охоты как вида деятельности. Он входил в состав так называемого «мужского языка», обслуживавшего сферы деятельности, в которых традиционно были заняты только мужчины, нес он и сакральную функцию, отразившуюся в обрядовой поэзии и именований животных: такую зачастую табуистическую природу имеет называние медведя «Топтыгиным», «хозяином», «черным зверем», «черной немочью».
С объединением людей в более крупные, нежели племенные, группы и началом истории классических цивилизаций связан важный этап развития охотничьих языков — начало их активного профессионального обособления. Число «носителей» охотничьего языка в этот период значительно уменьшилось: его теперь составляли два типа охотников — охотники «профессионалы», занимавшиеся охотничьим промыслом, и охотники «любители» как правило, представители кругов знати (что ознаменовало собой разделение охоты на промысловую и спортивную).
Существовавший на Руси и в дореволюционной России охотничий язык с известной долей условности можно подразделить на две ветви, развивавшиеся относительно автономно, хотя и располагавшие довольно большой долей общей лексики. Первая из них — лексика княжеской, царской, императорской и помещичьей охоты, рассмативаемой в качестве регалии, аристократической забавы, где на передний план выступали последовательно соколиная охота властителей, комплектная охота крупных землевладельцев и вельмож и, наконец, ружейная охота с гончими и легавыми собаками. Своего расцвета эта ветвь достигла в эпоху крупных комплектных охот, на смену которым, с упадком их института после отмены крепостного права, пришла индивидуальная ружейная охота и связанные с ней иноязычные заимствования: «ягдташ», «патронташ», «вальдшнеп», «дупель» — из немецкого, «апорт», «бекас» — из французского. Вторая ветвь — лексика промысловой охоты как работы и приработка включала в себя обширный список названий способов, приемов и орудий добывания мясной, пушной и прочей экономически значимой продукции.
Таким образом, к концу XIX в. русский охотничий язык достиг своего расцвета, став совершенно уникальным языковым явлением. С одной стороны он, как и любой другой охотничий язык, является интеркультурной универсалией и одним из древнейших языковых образований. С другой стороны, в нем может быть выявлен ряд значительных культурных и языковых специалитетов, являющихся результатом уникального пути исторического развития народов, различных приоритетов, выбираемых при осуществлении охоты и ведении охотничьего хозяйства (Целыхова, 2009: 172). Кроме того, значительная доля слов русского охотничьего языка не является заимствованной (за исключением некоторых лексем, употребляемых охотниками с легавыми и норными собаками, а также части специальной лексики, связанной с оружием), что очень ценно для исследователя, поскольку большая часть систем специальной лексики в русском языке заимствована (терминология авиации, вычислительной техники, кораблестроения и т.д.).
Часть своей лексики наш охотничий язык вобрал из различных диалектов русского языка («нестомчивый» — от диалектного «стома» (в русском литературном — «истома»)). Еще часть слов русского охотничьего языка возникла по общим принципам словообразования: с помощью метафорического переноса («серьга» большой нарост под горлом у самцов лося; «румяна, в румянах» — окрас, при котором края пежин красноватого цвета («черно-пегий в румянах» и т.п.)), с помощью аффиксов («норник», «загонщик») и т.д.
Особого внимания заслуживает и богатая фразеология, понимаемая и любимая истинными русскими охотниками: «гнать в пяту», «насадить на логово», «валиться к рогу», «бить на угонках», «идти верхним следом» и т.д.
Обращает на себя внимание еще один совершенно особый факт: в нашей стране до сих пор можно наблюдать ставшую уже довольно редкой картину: сохранились особые этносы, для которых охота является основным способом существования. Охотничьи языки в них, соответственно, находятся в стадии активного и общеплеменного использования, без перехода на стадию профессионального обособления. При контактах с подобными этносами на территории нашей страны русскоязычным населением активно заимствовалась часть их охотничьей терминологии, что способствовало обогащению охотничьего языка и развитию его территориальных вариантов.
Русский охотничий язык как один из богатейших и разнообразнейших охотничьих языков охватывает различные сферы охотничьей деятельности. Он предполагает описания настолько подробные и точные, что в некоторых областях существует как бы внутренний подъязык, специальные слова, которые используются лишь в среде приверженцев одного или другого типа охот: язык сокольников, язык борзятников, язык гончатников и т.д. Такой язык внутри специального языка и состоит не только из общеязыковой и общей охотничьей лексики, но из оригинальных слов, используемых только некоторыми охотниками. Однако при этом есть и общая, «надспецифичная» часть, которая включает в себя лексику наиболее популярных охот — охоты на болотную и копытную дичь. Таким образом, русский охотничий язык, с точки зрения лексики, представляет собой своего рода микромодель общенационального языка, что еще раз подчеркивает его масштабность и уникальность.
После революции 1917 года был нанесен невосполнимый урон русскому охотничьему языку и началась его быстрая регрессия. В пламени гражданской и Второй мировой войн исчезли не только носители языка, но и бесценные письменные свидетельства (как, например, «Толковый словарь псовой охоты» В.С. Мамонтова).
В послевоенный период планировалась и основательная реформа охотничьей терминологии: ее авторы хотели исключить из лексикона охотников и охотоведов большую часть традиционной терминологии как отражающей «кастовый язык помещичье-феодальных охот» и непонятной для молодых охотников. Однако группа защитников отечественной терминологии обратилась в Институт языкознания Академии наук СССР с просьбой установить целесообразность этой реформы. И здесь нельзя не оценить помощь крупнейших языковедов С.И. Ожегова и А.А. Реформатского, которые не только подтвердили невозможность и губительность подобной реформы, но и подчеркнули ценность и обоснованность русской охотничьей лексики в том виде, в каком она существовала на тот момент. Вот что пишут они в своем «Заключении по поводу предполагающейся реформы охотничьей терминологии»: «…охотничья терминология является обычной профессиональной терминологией <…> Она складывалась веками и в подавляющей своей массе <…> является продуктом народного творчества с использованием общенародного словарного фонда или народно-диалектных слов. Названия пород, окрасов <…> точно и метко отражают явления действительности. И поэтому замена их может быть произведена только в том случае, если будет доказано, что старые названия не точны и искажают действительность… У старой, сложившейся веками и проверенной на опыте терминологии много достоинств…. А если так, то усвоение ее молодыми охотниками послужит только на пользу охотничьему делу» (Ожегов, 2001: 466). Итак, право на существование русского охотничьего языка было официально подтверждено, но и сегодня, много десятилетий спустя, ситуация не сильно изменилась.
Необходимым представляется создание подробного лексикографического описания этого важного лингвистического феномена — создание «Словаря русского охотничьего языка». Оно, как и составление любого другого терминологического словаря, должно начинаться с разработки словника, включающего в себя отбор специальной лексики по тематическим и лингвистическим признакам. Затем регламентируются синонимы, дифференцируются омонимы и заполняются лакуны, образовавшиеся после устранения неправомерных форм, что дает исследователю определенный массив лексики, внутри которого устанавливаются взаимные связи и закономерности соподчиненности, выражающиеся в системе связующих показателей (Суперанская, 2005: 209), облегчающих ориентирование в словаре.
На практике такой отбор лексики должен осуществляться методом сплошной выборки из фундаментальных работ, посвященных русской охоте. При этом должны привлекаться как вышеупомянутые имеющиеся толковые словари, так и значительный массив специальной дореволюционной, советской и современной охотничьей и тематической художественной литературы, что способствовало бы наглядной демонстрации преемственности поколений и исторической изменчивости рассматриваемой системы слов. Большое значение для актуализации результатов исследования даст также привлечение сети Интернет и материалов специальных охотничьих сайтов и форумов как наиболее доступных мест сегодняшнего реального и живого функционирования русского охотничьего языка.
Однако необходимо учитывать, что итогом продолжительного периода разрухи, культурного и экономического упадка в России стало искажение как русского языка в целом, так и русского охотничьего подъязыка в частности. По этой причине даже уже включенные в названные выше словари охотничьего языка лексемы при малейшем сомнении в правильности фиксации их значения, написания, а в некоторых случаях и существовании вообще, нуждаются в проверке путем анкетирования носителей языка, либо проведением тщательного этимологического анализа. Так, к примеру, в отношении лексемы «поратость» была выявлена и доказана неправильность общепринятого написания «паратость», поскольку следует отталкиваться от варианта написания через «о» — «поратый» (кстати, именно эту форму употребляет барон Г.Д. Розен в своей «Истории гончих собак», 1896 г.) . Аналогично и у В.И. Даля в статье «пора» (Даль, 1956:311): «поратый» — северное «бойкий, сильный, дюжий, усердный, ражий»: «это поратый конь, поратая борзая, сильная, бойкая и прыткая; порато — сильно, очень, весьма, крепко, больно, много: он порато убился (сильно ударился)». Вероятно, происходит от слова «пора» в значении «расцвет» (в самой поре — в самом расцвете), а «а» — следствие пресловутого «аканья» средней полосы и юга России, а не того что от «паратой» гончей «пар валит». Аналогично и лексема «маровато» («гонять маровато») имеет свои правильным написание именно написание через «а», так как происходит от слова «марево» («дымка, туман» «неясность»), а не «мор». Конечно, «заморенные» гончие гоняют маровато, но это не есть первопричина номинации.
При выборе предметной ориентации предполагаемого словаря наиболее целесообразным видится его тематическая ориентировка, что, однако, не избавляет составителя от необходимости отдельно оговорить и его временные рамки, поскольку зачатки охотничьего языка как такового возникли вместе с появлением самой охоты как вида деятельности и существует логическая необходимость разумного ограничения рамок исследования. По нашему мнению, нижней временной границей написания подвергаемой сплошной выборке литературы должен служить XVIII век, когда сам общенациональный язык приобрел более или менее современные формы, и специальные лексемы могут, с соответствующей осмотрительностью, но более или менее надежно рекомендоваться к использованию современными охотниками без опасения показать в качестве особой специальной лексемы просто устаревшее слово.
По этой причине важной задачей видится решение следующих проблем:
Четкое разграничение специальных лексем и неспециальных лексем (в частности, устаревших слов), дабы избежать ошибки, совершенной И. Лоренц, которая под видом терминов включает состав словника своей диссертационной работы ряд общеязыковых («орава-арава» в значении «стая гончих», «барсучонок», «сумка», «рюкзак», «кучка помета» и т.д.), диалектных («впоперек», «жирба», «листвяга», «сувязь» (свиязь) и т.д.) и попросту устаревших слов («лесовальная пора», «череватость» и т.д.) (Lorenz, 1978:503-544) .
Обособление специальных лексем охотничьего подъязыка и специальных лексем смежных областей (общей кинологии, оружейного дела и т.д.). К примеру, по неизвестным причинам И. Лоренц считает охотничьим термином лексему «лептоспироз», тогда как прочие названия болезней охотничьепромысловых животных в словник не включаются (Lorenz, 1978:518). Аналогично и в словаре Н.Ф. Реймерса метод выбора слов можно считать субъективно-авторским: в него вошли слова типа «биотехния» и «ремиз», «дикоросы» но не вошли «колодка» в значении «туловище собаки» и, к примеру, «пазанок». А оговорка о том, что «настоящее издание содержит слова, наиболее часто встречающиеся в старой и современной охотничьей литературе» (Реймерс, 1985:3) ничего не дает, поскольку дополнительной информации об исследовании частотности употребления не приводится. Действительно, в большинстве случаев приходится опираться на весьма эмпирические и субъективные ощущения, поскольку проблема отбора специальной лексики для словарей «до сих пор не получила сколько-нибудь четких решений ни в практическом, ни в теоретическом плане» (ГриневГриневич, 2009: 32), однако необходимо проследить за тем, чтобы в словнике в равной степени были представлены специальные лексемы всех выбранных сфер (промысловой охоты, охоты с гончими, легавыми, норными, общей охотничьей терминологией), по возможности избегая перевеса в какую-либо сторону.
Особого внимания заслуживает и включение в словарь некоторых диалектных слов. В некоторых случаях это объясняется невозможностью однозначного причисления слова к пласту диалекта, поскольку вызванные революцией, Великой отечественной войной и перестройкой перемещения значительных людских масс, состоящих в основном из активного дееспособного населения мужского пола от 18 до 60 лет, которое и составляет контингент охотников, привело к смешению диалектных вариантов в рамках русского охотничьего подъязыка. К примеру, описанное у В.И. Даля вологодское слово «чащура» было обнаружено автором во Владимирской области, где, по словам местных жителей, оно употреблялось уже более 60 лет и, вероятно, «приехало» вместе с наемной рабочей силой, принимавшей участие в освоении местных торфяников. Таким образом, в словарь наряду со специальной лексемой «тетерев» необходимо включить «косач», «черныш», «полевой тетерев (полевик)», «тетерев-березовик», «полюх», «поляк» (Владимирская область) «польник», «поляш» (Тагил), «пальник» (Богословск, Сибирь), «поленик», «полюшек», «полюха» (Даль; 1956), с возможной проверкой их актуальности путем проведения анкетных опросов.
Проблема включенности в словарь различных частей речи также встает очень остро, поскольку речь идет даже не только о включении в словарь прилагательных, а о включении в словарь междометий (как реальных членов терминосистемы), которые в рамках русского охотничьего языка, безусловно, могут быть специальными лексемами. Яркий пример тому — встречающееся, к примеру, междометие «Ату!» — 1) сигнал борзятника, увидевшего зайца на лежке; 2) команда борзым к преследованию зайца; данное междометие не только активно употребляется в речи современных охотников с борзыми, но и имеет производный глагол атукать — кричать: «Ату его!», и равнозначный вариант «О-ту-е-го», «Ату!» при охоте с борзыми, показывая замеченного зайца («Когда псовый охотник остановится, и, подняв правой рукой арапник, «отукает», т.е. протяжно и громко произносит слова: «О-ту-е-го» — то это означает, что он подозрел на «логове» зайца» (Сабанеев, 1985: 426)).
Назначение создаваемого словаря довольно широко: с одной стороны он должен представлять собой классический толковый словарь-справочник. С другой же стороны, исходя из потребностей современного общества, словарь русской охотничьей лексики должен выполнять и обучающие функции — давать пользователю возможность не только узнать значение слова, но и получить информацию о возможности его употребления и тем самым ввести его в свой активный словарный запас. Читательский адрес словаря должен быть довольно широк и предполагает как профессиональных филологов — исследователей русской литературы и специальной лексики, так и охотников различных квалификаций — от любителей до биологов-охотоведов, для которых словарь может представлять интерес как справочное издание и своего рода учебное пособие.
Русский охотничий язык на сегодняшний день представляет собой уникальное национально-специфичное, но, к сожалению, угасающее явление. И если в ближайшее время не будут проведены работы по сохранению этой уникальной части нашего культурного достояния, процесс его деградации станет необратимым.